피할 수 없다면, 즐겨라! ^3^ [Я за то люблю Тэяна, Что головушка кудрява!][Soju Team]
Название: "Друзья"
Автор: Tokojami
Бетинг: вычитано автором
Фендом: Bleach
Персонажи, пейринг: Abarai, Ajasegava, Ukitake, Keoraku
Рейтинг: G
Жанр: romance
Размер: ваншот (2я глава неопубликованного фика)
Дисклеймер: написано для домашнего чтения. Права на оригинальных персонажей принадлежат Кубо Тайто.
Размещение: запрещено
читать дальшеОни дружили давно, еще с того времени, когда Ренджи не умел отражать атаки Иккаку, и приползал в казарму одиннадцатого отряда, постанывая от ран, но, стиснув зубы и с твердым намерением продолжать тренировки уже на следующий день. В первый раз Аясегава презрительно повел носом на резкий запах пота и крови, которым за милю несло от Абарая. Во второй раз остановил заинтересованный взгляд на усердно отмутуженном теле, которое все-таки доползло до казарм. На третий день Юмичика, приподняв широкие штанины, оберегая тонкую дорогую ткань от пыли, стоял на холме над боевой площадкой и наблюдал за тем, как Иккаку выбивает дух из красноволосого парня. А через две недели Аясегава пнул Мадараме под жилистый зад и, ловко увернувшись от ответного «дружеского» пинка старого товарища, отобрал у последнего банку с целебной мазью - для Ренджи, который уже не мог самостоятельно передвигаться и лишь валялся на татами, харкая кровью и матерно ругаясь. А еще через неделю - уже сам, своей ладонью, втирал коричневую субстанцию в плечи и живот раскинувшегося на полу в конец измордованного Абарая, обзывая дураком и настырным ослом. И говорил, обдавая нежным ароматом, о координации сил и компоновке техник.
Они были только друзьями, чтобы там ни утверждали многочисленные разнополые сплетницы. Однажды по пьяни Аясегава ткнулся губами в шею Ренджи, потянулся, изгибаясь узким телом, к горячему, с перекатами мышц под загорелой кожей Абараю, но даже сквозь пьяный угар сообразил, что делает, отстранился, заплетающимся языком бормоча извинения. И дулся долго сам на себя, прятал глаза, до тех пор, пока Ренджи не прижал его к стене казармы и не наорал. Кстати, Юмичика на следующее утро подошел к другу с блокнотом и попросил объяснить значение некоторых крепких руконгайских словечек.
Они заставляли Мадараме брызгать слюной от злости, а Зараки - захлебываться громким хохотом, на пару отпуская шуточки насчет лысины третьего офицера. И на пару сбегали от покрасневшего до… - ну явно не до кончиков волос! - Иккаку, напоследок выкрикнув что-нибудь про клей и про хороший магазин париков. И, обнявшись, всхлипывали от смеха где-нибудь за углом, в паре метров от яростно плещущего реяцу Мадараме, и знали, что тот их не услышит, потому что лысый придурок кричал ругательства так громко, что не услышал бы даже орущего во всю силу пустого. А как-то, проспорив Мацумото, подсунули под дверь Хицугаи коробку со сладостями, отчаянно надеясь, что малолетний капитан не найдет остатков их реяцу на упаковке и не… Нашел. И на следующий день компактно и сурово объяснил, куда и каким образом им двоим надо идти и что с собой сделать. Опять-таки под ржач луженой глотки Зараки.
Они вместе дрались против пустых. И на грунте и на границе. Ренджи, громко крича, наскакивал, размахивая полосатым Забимару, рычал, ругался, проклиная всех богов и пустых, рассекая серую плотную массу. И Забимару рычал вместе с ним, животным всполохом кусал визжащие, беснующиеся в извечной злобе создания. А рядом, почти плечом к плечу, прикрывая спину неопытного офицера, Аясегава улыбался сам себе, морщился от отвратительности и несовершенства огромного и хитрого пустого. И грациозно рассекал темноту всплеском веера из лезвий своего занпакто. Иногда друзья перекидывались парой фраз посреди битвы, и Ренджи, сипло дыша, посылал Юмичику куда подальше с его советами запихнуть извивающийся Забимару в задницу «вон тому позорящему подлунный мир своим уродством» пустому. А еще были схватки один на один, когда Ренджи, разделавшийся со своим слабым противником, вместе с Иккаку наблюдал, как Юмичика стремительно движется, уворачиваясь от наскоков, и нападает потом сам - быстро, очень быстро, но на грани дозволенного, рискуя своей жизнью и зажимая кровоточащее плечо. И Абараи оставалось только - чертов кодекс одиннадцатого отряда! - прикусывать губы и рефлекторно двигать плечами в такт движениям Аясегавы. И ведь не подскочишь, не выдернешь свой занпакто из ножен - остановит крепкий подзатыльник. В лучшем случае - от Мадараме. В худшем - от Кемпачи.
Они могли говорить друг с другом о чем угодно - начиная от погоды на грунте, и заканчивая подробным описанием тела какой-нибудь красотки, которая вчера ночью стонала и извивалась под одним из них. Говорили просто, легко, как самим себе о том, в чем не признались бы даже зеркалу. Сначала Ренджи жаловался на то, что его все принимают за беспросветного смешного тупицу, а Юмичика кивал и в ответ вываливал услышанные мнения окружающих насчет его нарциссизма. Потому что не было по фиг, потому что задевали-таки их эти нелепые оскорбления, брошенные в лицо или замолчанные, но сквозящие во взглядах. Учились у друг друга быть самими собой. К кому еще было идти Аясегаве, чтобы пожаловаться на жизнь? К Мадараме, что ли? Так тот первый и норовил подколоть женственного товарища и только отмахивался от отчаяния в темных глазах, не замечая того, что наступает на больную мозоль. А Ренджи? Плакаться в женское плечо хрупкой Рукии, переваливая свои глупые обиды на девчонку, которая изо дня в день штудирует генеалогическое древо Кучики или танцует на тренировочной площадке в обнимку с Соде но Шираюки? А как-то ночью, почти две недели назад, скрипнула и распахнулась дверь в комнату Абарая, уже лейтенанта, и на руки проснувшемуся и растерянному мужчине свалилось бьющееся в конвульсивной злобе узкое тело Юмичики, пьяного, непривычно растрепанного. И Ренджи отпаивал друга горячим целебным чаем и слушал сбивчивую исповедь. «Почему ко мне пришел? Почему не к нему? Ты ведь сейчас взвинтил себя так, что тебе море по колено!» - «Ты не понимаешь,… ничего не понимаешь! Он вскинет брови и выставит меня за дверь!» И Ренджи понимал Юмичику, потому что для него самого жизнь не в жизнь была без редких встреч, без ласковых добрых глаз, без тонких пальцев, спрятанных в широкие рукава… И два друга учились признаваться самим себе в том, что они любят. Любят недостижимых как прошедшая жизнь на земле мужчин.
- Открой окно, пожалуйста, - почти неслышно попросил Укитаке. Напротив его кресла на полу, подложив под голову подушку, развалился Кьеораку.
- Не открою, - лениво бросил брюнет. - Ты и так сегодня кашлял больше, чем обычно.
- Шун, если ты не откроешь, то мне скоро уже будет нечем дышать, - закутанный в негреющие пледы, Укитаке прикрыл глаза. В комнате было действительно душно, еще хуже, чем на улице - жара просачивалась сквозь стены, мешала двигаться, наваливалась удушающей темнотой. Но капитан тринадцатого отряда все равно не мог никак согреться - озноб пробирал кожу до костей. И глоток свежего воздуха мог принести облегчение. По крайней мере, Укитаке на это надеялся, и цеплялся за малейшую возможность хоть как-то ослабить ноющую боль в груди.
Кьеораку все-таки поднялся и, стуча голыми пятками, направился к окну.
- О! Я смотрю, ты все не успокоишься, - пальцы брюнета потрогали обложку толстого фолианта, лежащего на рабочем столе друга. - Все копаешься в старых хрониках?
Укитаке улыбнулся:
- Вчера ко мне заходил Маюри.
- Ну ничего себе, - Шунсуи распахнул створки окна и торопливо вернулся к своей подушке. Вот только устроился на ней уже не головой, а сел сверху, скрестив ноги. - И что этот мальчишка у тебя забыл? Просил прядь волос на опыты, чтобы узнать, как динозавры вроде тебя столько живут? Все не успокоится, ищет секрет вечной жизни…
Карие улыбающиеся глаза встретились с серыми.
- Шун, ты это говоришь, потому что Маюри уже заходил с ножницами к тебе? - когда-то, когда они еще учились в академии, Укитаке еще не умел отвечать на беззлобные шуточки друга, и каждый раз смущался, легко и быстро краснея. - Куротсучи рассказал одну забавную историю про то, что пустые целенаправленно атакуют одну и ту же область на границе. И вскользь намекнул на то, что подобное было только раз. И очень давно, настолько давно, что электронных архивов еще не существовало…
- И ты по доброте душевной покорно припахался порыться в библиотеке?
Укитаке кивнул:
- У Маюри в отряде нет людей, которые знают, где именно нужно искать. Они бы копались до скончания веков.
Кьеораку запустил ладонь в распущенные густые каштановые космы и задумчиво протянул:
- Вторая война?
- Да. И я думаю, что на этот раз все гораздо серьезнее. Третья пограничная группа серьезно пострадала. В последнем донесении было сказано, что их осталось всего пятнадцать человек. Из тридцати.
Укитаке поджал губы. Там было четыре шинигами из его отряда. Оставалось только надеяться на то, что хотя бы с ними все в порядке. На его плечо внезапно опустилась крепкая рука друга:
- Не переживай. Такова жизнь.
- Жизнь? - Джуоширо открыл глаза. - Ты говоришь это так просто: «жизнь»! А разве это и есть жизнь? Вечная борьба, перемежающаяся короткими радостями - это наша жизнь? Кто из этих мальчишек живет? Есть ли хоть кто-то, кто берет от жизни всё?
Темные брови изогнулись от боли, проснувшейся в глубине груди, и Укитаке, борясь с нею, вцепился в пальцы друга:
- Я им завидую, Шун! - к горлу подкатывал приступ кашля, и седой капитан сорвался на быстрый шепот, стараясь высказаться быстрее, чем тело согнется под нарастающей болью: - Я им завидую, тем, кто может жить! Хоть как-то… Тем, кто каждый день встречает рассвет, кто сражается, защищая любимых! Кто любит, кто чувствует, кто…
И тело сдалось, и плакала одинокая душа седоволосого капитана с молодым лицом и старыми добрыми глазами.
Когда кашель прошел, и тело Укитаке перестало трясти в безудержном приступе, Кьеораку расцепил объятие и проговорил, поправляя сбившиеся пледы:
- Широ, не тебе думать об одиночестве.
В окно заглядывала большая круглая луна, своим светом бросая вызов робкой лампадке, стоящей на столе Укитаке. И жара, казалось, только нарастала.
«Вот ты всегда так, дурак. Боишься казаться обузой, бесполезным болезненным существом. И даже не думаешь о том, что сам живешь настолько полно, насколько может жить хоть кто-либо. Потому что я не знаю еще одного человека с такой же душой, как у тебя» - Укитаке, наконец, заснул, а Шунсуи еще долго сидел рядом, держа его за руку, поглаживая худые пальцы и слушая сбивающееся дыхание. Потом бесшумно встал и вышел, прикрыв за собой двери.
Автор: Tokojami
Бетинг: вычитано автором
Фендом: Bleach
Персонажи, пейринг: Abarai, Ajasegava, Ukitake, Keoraku
Рейтинг: G
Жанр: romance
Размер: ваншот (2я глава неопубликованного фика)
Дисклеймер: написано для домашнего чтения. Права на оригинальных персонажей принадлежат Кубо Тайто.
Размещение: запрещено
читать дальшеОни дружили давно, еще с того времени, когда Ренджи не умел отражать атаки Иккаку, и приползал в казарму одиннадцатого отряда, постанывая от ран, но, стиснув зубы и с твердым намерением продолжать тренировки уже на следующий день. В первый раз Аясегава презрительно повел носом на резкий запах пота и крови, которым за милю несло от Абарая. Во второй раз остановил заинтересованный взгляд на усердно отмутуженном теле, которое все-таки доползло до казарм. На третий день Юмичика, приподняв широкие штанины, оберегая тонкую дорогую ткань от пыли, стоял на холме над боевой площадкой и наблюдал за тем, как Иккаку выбивает дух из красноволосого парня. А через две недели Аясегава пнул Мадараме под жилистый зад и, ловко увернувшись от ответного «дружеского» пинка старого товарища, отобрал у последнего банку с целебной мазью - для Ренджи, который уже не мог самостоятельно передвигаться и лишь валялся на татами, харкая кровью и матерно ругаясь. А еще через неделю - уже сам, своей ладонью, втирал коричневую субстанцию в плечи и живот раскинувшегося на полу в конец измордованного Абарая, обзывая дураком и настырным ослом. И говорил, обдавая нежным ароматом, о координации сил и компоновке техник.
Они были только друзьями, чтобы там ни утверждали многочисленные разнополые сплетницы. Однажды по пьяни Аясегава ткнулся губами в шею Ренджи, потянулся, изгибаясь узким телом, к горячему, с перекатами мышц под загорелой кожей Абараю, но даже сквозь пьяный угар сообразил, что делает, отстранился, заплетающимся языком бормоча извинения. И дулся долго сам на себя, прятал глаза, до тех пор, пока Ренджи не прижал его к стене казармы и не наорал. Кстати, Юмичика на следующее утро подошел к другу с блокнотом и попросил объяснить значение некоторых крепких руконгайских словечек.
Они заставляли Мадараме брызгать слюной от злости, а Зараки - захлебываться громким хохотом, на пару отпуская шуточки насчет лысины третьего офицера. И на пару сбегали от покрасневшего до… - ну явно не до кончиков волос! - Иккаку, напоследок выкрикнув что-нибудь про клей и про хороший магазин париков. И, обнявшись, всхлипывали от смеха где-нибудь за углом, в паре метров от яростно плещущего реяцу Мадараме, и знали, что тот их не услышит, потому что лысый придурок кричал ругательства так громко, что не услышал бы даже орущего во всю силу пустого. А как-то, проспорив Мацумото, подсунули под дверь Хицугаи коробку со сладостями, отчаянно надеясь, что малолетний капитан не найдет остатков их реяцу на упаковке и не… Нашел. И на следующий день компактно и сурово объяснил, куда и каким образом им двоим надо идти и что с собой сделать. Опять-таки под ржач луженой глотки Зараки.
Они вместе дрались против пустых. И на грунте и на границе. Ренджи, громко крича, наскакивал, размахивая полосатым Забимару, рычал, ругался, проклиная всех богов и пустых, рассекая серую плотную массу. И Забимару рычал вместе с ним, животным всполохом кусал визжащие, беснующиеся в извечной злобе создания. А рядом, почти плечом к плечу, прикрывая спину неопытного офицера, Аясегава улыбался сам себе, морщился от отвратительности и несовершенства огромного и хитрого пустого. И грациозно рассекал темноту всплеском веера из лезвий своего занпакто. Иногда друзья перекидывались парой фраз посреди битвы, и Ренджи, сипло дыша, посылал Юмичику куда подальше с его советами запихнуть извивающийся Забимару в задницу «вон тому позорящему подлунный мир своим уродством» пустому. А еще были схватки один на один, когда Ренджи, разделавшийся со своим слабым противником, вместе с Иккаку наблюдал, как Юмичика стремительно движется, уворачиваясь от наскоков, и нападает потом сам - быстро, очень быстро, но на грани дозволенного, рискуя своей жизнью и зажимая кровоточащее плечо. И Абараи оставалось только - чертов кодекс одиннадцатого отряда! - прикусывать губы и рефлекторно двигать плечами в такт движениям Аясегавы. И ведь не подскочишь, не выдернешь свой занпакто из ножен - остановит крепкий подзатыльник. В лучшем случае - от Мадараме. В худшем - от Кемпачи.
Они могли говорить друг с другом о чем угодно - начиная от погоды на грунте, и заканчивая подробным описанием тела какой-нибудь красотки, которая вчера ночью стонала и извивалась под одним из них. Говорили просто, легко, как самим себе о том, в чем не признались бы даже зеркалу. Сначала Ренджи жаловался на то, что его все принимают за беспросветного смешного тупицу, а Юмичика кивал и в ответ вываливал услышанные мнения окружающих насчет его нарциссизма. Потому что не было по фиг, потому что задевали-таки их эти нелепые оскорбления, брошенные в лицо или замолчанные, но сквозящие во взглядах. Учились у друг друга быть самими собой. К кому еще было идти Аясегаве, чтобы пожаловаться на жизнь? К Мадараме, что ли? Так тот первый и норовил подколоть женственного товарища и только отмахивался от отчаяния в темных глазах, не замечая того, что наступает на больную мозоль. А Ренджи? Плакаться в женское плечо хрупкой Рукии, переваливая свои глупые обиды на девчонку, которая изо дня в день штудирует генеалогическое древо Кучики или танцует на тренировочной площадке в обнимку с Соде но Шираюки? А как-то ночью, почти две недели назад, скрипнула и распахнулась дверь в комнату Абарая, уже лейтенанта, и на руки проснувшемуся и растерянному мужчине свалилось бьющееся в конвульсивной злобе узкое тело Юмичики, пьяного, непривычно растрепанного. И Ренджи отпаивал друга горячим целебным чаем и слушал сбивчивую исповедь. «Почему ко мне пришел? Почему не к нему? Ты ведь сейчас взвинтил себя так, что тебе море по колено!» - «Ты не понимаешь,… ничего не понимаешь! Он вскинет брови и выставит меня за дверь!» И Ренджи понимал Юмичику, потому что для него самого жизнь не в жизнь была без редких встреч, без ласковых добрых глаз, без тонких пальцев, спрятанных в широкие рукава… И два друга учились признаваться самим себе в том, что они любят. Любят недостижимых как прошедшая жизнь на земле мужчин.
- Открой окно, пожалуйста, - почти неслышно попросил Укитаке. Напротив его кресла на полу, подложив под голову подушку, развалился Кьеораку.
- Не открою, - лениво бросил брюнет. - Ты и так сегодня кашлял больше, чем обычно.
- Шун, если ты не откроешь, то мне скоро уже будет нечем дышать, - закутанный в негреющие пледы, Укитаке прикрыл глаза. В комнате было действительно душно, еще хуже, чем на улице - жара просачивалась сквозь стены, мешала двигаться, наваливалась удушающей темнотой. Но капитан тринадцатого отряда все равно не мог никак согреться - озноб пробирал кожу до костей. И глоток свежего воздуха мог принести облегчение. По крайней мере, Укитаке на это надеялся, и цеплялся за малейшую возможность хоть как-то ослабить ноющую боль в груди.
Кьеораку все-таки поднялся и, стуча голыми пятками, направился к окну.
- О! Я смотрю, ты все не успокоишься, - пальцы брюнета потрогали обложку толстого фолианта, лежащего на рабочем столе друга. - Все копаешься в старых хрониках?
Укитаке улыбнулся:
- Вчера ко мне заходил Маюри.
- Ну ничего себе, - Шунсуи распахнул створки окна и торопливо вернулся к своей подушке. Вот только устроился на ней уже не головой, а сел сверху, скрестив ноги. - И что этот мальчишка у тебя забыл? Просил прядь волос на опыты, чтобы узнать, как динозавры вроде тебя столько живут? Все не успокоится, ищет секрет вечной жизни…
Карие улыбающиеся глаза встретились с серыми.
- Шун, ты это говоришь, потому что Маюри уже заходил с ножницами к тебе? - когда-то, когда они еще учились в академии, Укитаке еще не умел отвечать на беззлобные шуточки друга, и каждый раз смущался, легко и быстро краснея. - Куротсучи рассказал одну забавную историю про то, что пустые целенаправленно атакуют одну и ту же область на границе. И вскользь намекнул на то, что подобное было только раз. И очень давно, настолько давно, что электронных архивов еще не существовало…
- И ты по доброте душевной покорно припахался порыться в библиотеке?
Укитаке кивнул:
- У Маюри в отряде нет людей, которые знают, где именно нужно искать. Они бы копались до скончания веков.
Кьеораку запустил ладонь в распущенные густые каштановые космы и задумчиво протянул:
- Вторая война?
- Да. И я думаю, что на этот раз все гораздо серьезнее. Третья пограничная группа серьезно пострадала. В последнем донесении было сказано, что их осталось всего пятнадцать человек. Из тридцати.
Укитаке поджал губы. Там было четыре шинигами из его отряда. Оставалось только надеяться на то, что хотя бы с ними все в порядке. На его плечо внезапно опустилась крепкая рука друга:
- Не переживай. Такова жизнь.
- Жизнь? - Джуоширо открыл глаза. - Ты говоришь это так просто: «жизнь»! А разве это и есть жизнь? Вечная борьба, перемежающаяся короткими радостями - это наша жизнь? Кто из этих мальчишек живет? Есть ли хоть кто-то, кто берет от жизни всё?
Темные брови изогнулись от боли, проснувшейся в глубине груди, и Укитаке, борясь с нею, вцепился в пальцы друга:
- Я им завидую, Шун! - к горлу подкатывал приступ кашля, и седой капитан сорвался на быстрый шепот, стараясь высказаться быстрее, чем тело согнется под нарастающей болью: - Я им завидую, тем, кто может жить! Хоть как-то… Тем, кто каждый день встречает рассвет, кто сражается, защищая любимых! Кто любит, кто чувствует, кто…
И тело сдалось, и плакала одинокая душа седоволосого капитана с молодым лицом и старыми добрыми глазами.
Когда кашель прошел, и тело Укитаке перестало трясти в безудержном приступе, Кьеораку расцепил объятие и проговорил, поправляя сбившиеся пледы:
- Широ, не тебе думать об одиночестве.
В окно заглядывала большая круглая луна, своим светом бросая вызов робкой лампадке, стоящей на столе Укитаке. И жара, казалось, только нарастала.
«Вот ты всегда так, дурак. Боишься казаться обузой, бесполезным болезненным существом. И даже не думаешь о том, что сам живешь настолько полно, насколько может жить хоть кто-либо. Потому что я не знаю еще одного человека с такой же душой, как у тебя» - Укитаке, наконец, заснул, а Шунсуи еще долго сидел рядом, держа его за руку, поглаживая худые пальцы и слушая сбивающееся дыхание. Потом бесшумно встал и вышел, прикрыв за собой двери.
@темы: фанфикуёбище, Блич
-
-
20.09.2009 в 01:33-
-
20.09.2009 в 01:45Это каГ?
-
-
20.09.2009 в 01:49-
-
20.09.2009 в 14:41Ками-сама, это круто xD я обычно пропускаю фики с рейтингом G, наверное, по молодости лет, но тут вот как-то... так хорошо читается)
-
-
21.09.2009 в 00:00я обычно пропускаю фики с рейтингом G
У меня НЦ почти нет. Но писать - пишу)) Что ж мне - вешаться? ^_^"
-
-
21.09.2009 в 00:00да я просто привык как-то^^"
-
-
26.10.2009 в 16:27-
-
27.10.2009 в 00:13Было предупреждение, что это вырезка из недописанного фика. В общем тексте это выглядело гармоничнее, но мне лень и вообще, фик не стоил затрат на доделывание.
Спасибо.