Со мной ничего не происходит.
Сбитый график сна, еды и активности, неудобные наушники и идеальный для существования бардак в комнате. У меня теперь нет дома. У меня есть работа и работа после работы.
На одной работе - головоломка,ю от которой я не хочу отказываться в силу того, что мне будет тогда просто-напросто скучно. А на второй работе...Со мной ничего не происходит.
Сбитый график сна, еды и активности, неудобные наушники и идеальный для существования бардак в комнате. У меня теперь нет дома. У меня есть работа и работа после работы.
На одной работе - головоломка,ю от которой я не хочу отказываться в силу того, что мне будет тогда просто-напросто скучно. А на второй работе... бесконечные ряды цифр строительной сметы. Объет закрываем. На пару с мамой: она утром, я - по ночам, потому что маму жалко.
Обжираюсь шоколадками и кофе, стараясь ничего не перепутать. Музыка осточертела, на плеере аудиокниги, под которые так хорошо спать в служебном автобусе. Уже четвертый день пытаюсь дослушать одну и ту же главу. Или хотя бы поймать место, на котором я засыпаю.
Выхожу на линию с кашей в голове, кое-как здороваюсь с сонными кассирами и бригадирами. Форму не глажу. Некогда. Хорошо еще, что есть стиральная машинка, которая приводит рубашку в порядок за то время, пока я отмокаю в душе, остается только повесить на балкон и забрать оттуда уже высохшую, пахнущую снегом и морозом.
Руки превратились в жалкое подобие хоть каких-то рук. Ногти потрескались от ежедневных помывок в стеклоочистителе, а по ночам, высчитывая затраты на перекрытия, я догрыз последнее. На коже - сеть буроватых трещин, жесткая корка натертости. В зеркало стараюсь не смотреть. Из-за нехватки сна под глазами залегли уютные темноватые мешки, лицо оплыло и на морозе меня, наверное, сложно отличить от пьяницы. На меня перестали оглядываться.
А я хочу, чтобы оглядывались - это приятно.
Все было бы в порядке вещей, если бы не одно "но". Мне еще рано выглядеть взрослой женщиной. Я еще пишу от мужского лица и не собираюсь избавляться от этой привычки. У меня нет ни мужа, ни собственного дома, ради которого я мог бы так самозабвенно въебывать.
Есть у нас один мужчинка. С коротко стрижеными начавшими редеть светлыми волосами, тяжелыми надбровными дугами, веселым взглядом светлых глаз, зацепленных сетью морщин. Пухловатые губы, аккуратные руки - кисти, наверное, всего лишь чуть больше моих. У него специфичная манера общения. Ничего примечательного, просто после разговора с ним кажется, что ты перекинулся парой слов с давно знакомым человеком. В курилке он опирается на стол запястьем, стоя чуть в пол-оборота, так, что видна пряжка его джинс под рубашкой, припднятой небольшим пивным животом. Видел его без официального галстука, в темной куртке - обычный дядька.
- Оль, достал меня уже этот отдел. Сотрудники всегда есть, но никто ни хрена не знает.
- К Максу подходи, он там эксперт, всегда поможет.
Из головы вылетает все, что не имеет прямого отношения к выполняемым обязанностям. Кассиров по именам не запоминаю. По номерам. 150. 144. 313. 186. 372. 539/185 - мои. Имен не знаю, иногда даже на свое не откликаюсь, предпочитаю думать, что где-то за спиной один клиент пытает докричаться до другого.
Рабочий день к концу. Тяжелые двери главной кассы открываются с противным сигналом. Дневной свет врезается в глазное дно острой болью: выходим, словно из склепа какого-то.
- Максима, эксперта с посуды знаешь?
- Знаю, а что?
- Кто это? Ольга говорила про него, а я РТЗэшников вообще не знаю.
- Мы в курилке с тобой были на втором перерыве...
- Ну?
- Вот он там стоял, все косяки в нашу сторону кидал.
Понятно. Чертова работа. В "Лабиринте" Макс сказал, что большинство его романов начиналось с того, что он думал, что нравится девушке. Или как-то так. Интересно, этот Макс такой же? Хотелось бы. А еще хотелось бы никому не объяснять, почему мне нравится мужчина, который лет на пятнадцать меня старше. Мне плевать - мне нравится, мне не противно, мне не странно. Просто мне чересчур скучно и я надеюсь, что Максам плевать на предрассудки, в том числе и мои собственные.