2.1.

[AlexFonShark]

Название: Боги смерти имеют право любить.
Автор: Tokojami
Бетинг: не бечено
Фендом: Bleach
Персонажи: Рукия, Бьякуя
Рейтинг: G
Размер: мини
Жанр: vingnett
Дисклеймер: написано для домашнего чтения. Права на оригинальных персонажей принадлежат Кубо Тайто.
Размещение: запрещено
От автора: по заказу:
Рукия/бьякуя.
обстоятельства:можно расписать их взаимоотношения после битвы в Хуэко-Мундо?

Маленький плотно сжатый кулачок раз за разом впивался в стену. Раздражение требовало выхода, и Рукия бесилась, не находя виноватых в том, что она чувствует.
- Он мой брат, брат! - удар. Кровь из рассеченых костяшек капала на белый больничный пол, застывала неровными бордовыми пятнами. Еще удар - и Рукия, еле сдерживая слезы, обессилено уселась на пол, прямо на россыпь красных влажных капель. Отвлеклась, опустила палец в одно из ярких пятен, вывела смазанный кандзи "шесть", зажмурилась, давя слезы. Там, в Уэко такой же кафельный пол, и там была такая же кровь - её, подернутая искристыми красными снежинками льда Соде но Шираюки.
- Я не могу его любить, он муж моей сестры, - Рукия поджала искусаные губы. Это называется самогипноз, но разве можно вылечиться от того, что впиталось в кровь, раскаленным клеймом впечаталось в память? Сначала она думала - это из-за того, что Бьякуя спас её, из-за того, что ей нужна поддержка, из-за того, что он стал единственным человеком, который ей близок.
Бьякуя приходил каждый день, садился рядом с кроватью и молча смотрел на неё. А она, истерзанная своей любовью к нему, смотрела в потолок, не зная, что сказать. Да и разве могут слова выразить всю безну отчаяния? Разве можно сказать: "Брат, я люблю тебя, люблю как мужчину, не как брата"? Она потеряет его в тот же миг, как только произнесет подобное. Поэтому и срывала свою злость на неповинных стенах больничного корпуса, поэтому и кусала губы, заставляя себя молчать.
В коридоре раздались приглушенные голоса, зашуршали шаги.
- Кучики-сан, - медсестра, совершающая обход, заглянула в палату, и тут же всплеснула руками, пораженная увиденной картиной. - Ну что же вы делаете, Кучики-сан?
Рукию переодели в другую пижаму, уложили в кровать, быстро и насухо вытерли кровь, перевязали разбитую кисть. Хорошо еще, что нотаций не стали читать: больные часто сходили с ума, запертые в белые стены. Если молодая Кучики злится - значит, у неё есть причины. Хорошо еще, что не как некоторые. А то есть такие, что доводят медперсонал до белого каления, мешают работать, буянят и отказываются принимать лекарства.
На следующий день медсестра увидела тоже самое: Рукия старательно выбивала из себя "дурь". Будь Кучики поспокойнее, не обладай она таким темпераментом, то, наверное, просто замкнулась бы в себе, лежала бы на кровати, уставившись в потолок, принимая свою любовь к Бьякуе, как неизбежность, с которой необходимо смириться. Перетерпеть - и просто жить.
Бьякуя же во время ежедневных посещений словно не замечал проступающих сквозь бинты на ладони кровавых разводов, смотрел в аметистовые глаза и молчал. Просидев полчаса, уходил, оставляя после себя запах миндаля и лаванды.
Прошла неделя.
Рукия потеряла счет дням, а иссушеные губы её превратились в сеть мелких кровоточащих трещин. Медсестра жалостливо приносила целебные мази, иногда задерживалась, стараясь разговорить, подбодрить потерявшую духовную силу пациентку. Рукия улыбалась, облизывала губы, что-то отвечала. Её любовь к брату, поднявшая голову, распускалась сакурой, беззвучно, незаметно. Внутри. Рукия терпела и ждала каждый день каких-то изменений.
Однажды он не пришел. День превратился в кошмар наяву. Подушка, простыня, одеяло - все казалось горячими, режущим кожу. Рукия, свернувшись калачиком, подложив под голову ладони, плакала, проклиная тот день, когда согласилась стать одной из клана Кучики, себя и его. Ночью, когда слез уже не осталось, а ноющая боль поселилась где-то под сердцем, мешая дышать, с тихим шорохом отъехало седзи, впуская высокую узкую фигуру в белом хаори.
- Рукия... - Бьякуя опустился на колени рядом с кроватью. - Если боги смерти умеют любить, значит, они имеют на это право.
Дрогнули тяжелые ресницы, белое, растворенное во мраке лицо повернулось к капитану шестого отряда.
- Даже так?
- Да.